гнезде нечасто, все время и силы командующего занимала служба. Адмирал видел, как многолетнее напряжение войны, частое вынужденное бездействие и беспардонная, наглая агитация политических группировок самых разных мастей, наподобие ржавчины, разъедают флот. Среди офицеров стали популярны азартные игры, нижние чины больше митинговали, чем служили. Непенин, как мог, пытался сохранить остатки боеспособности.
Сегодня он явился домой усталый, опустошенный, молча обнял жену, закопавшись в ее волосах, внимая ни с чем не сравнимому запаху ее дивных локонов.
Потом они сели ужинать.
Непенин первым долгом выпил чарку, затем, казалось, полностью погрузился в процесс поглощения еды.
– Опять ничего не ел? — с ласковой укоризной спросила Ольга Васильевна.
– Честно говоря, не помню, — не отрываясь от тарелки, ответил Непенин.
– Ты так себя совсем изведешь. Себя задергал, людей задергал.
– Что, жалуются?
– Да, Андрюша. Вот и с Сергеем Николаевичем нехорошо получилось. А ведь он у нас обедал недавно, и в приятелях вы ходили.
– Женский телеграф работает исправно.
– А как ты хотел? Мы тут все в одной лодке.
– Или в банке. Хорошо. С Тимиревым я был неправ и уже принес извинения. Флаг-офицер напутал, не дал семафор вовремя, что я буду с проверкой, и командир «Баяна» не успел изготовить крейсер к смотру. Я приехал, корабль не прибран, команда чумазая, сама понимаешь, задал командиру. Флаг-офицер уже под арестом.
– Ну вот опять. Теперь флаг-офицер.
– Ладно, Ольга, слушай. Окопная война идет не только на суше, но и у нас. Мы и немцы так обложились минами, что сидим, как лягушки на болоте, и даже не квакаем, а флот должен воевать. Иначе он портится, портится самым страшным образом, люди начали пить, играть, они внемлют речам разных подонков. Нельзя потакать этим настроениям, иначе флот потеряем. Вот я и устраиваю «подтяжку дисциплины», хотя мне, как боевому офицеру, противны эти показные «задрайки». Мне очень тяжело, Оленька, — устало высказался Адриан Иванович и замолчал на некоторое время. — Однако, дорогая женушка, я объясняюсь по службе первый и последний раз. Закончим на этом, — сказал он несколько сухо.
– Бедненький мой, — с глубокой нежностью и сочувствием произнесла Ольга Васильевна. Она обняла своего уставшего супруга. — Пойдем, я тебя спать уложу.
1917 год. Март. Гельсингфорс
Обстановка в главной базе флота раскалилась до красна. Из Петрограда одна за одной накатывались бурные волны политических потрясений, неся с собой кровавую пену смуты, смешанную с самыми невероятными новостями и слухами. флот плотно вмерз в лед и бездействовал. Агитаторы разных толков и течений на многочисленных митингах и собраниях спешили забить головы мающихся от безделья матросов своими мутными идеями, прикрываясь лозунгами о равенстве, свободе и долгожданном мире, объявляя врагами бездельников-аристократов, жирующих на войне капиталистов, держиморд-жандармов и, конечно, кровопийц-офицеров, и вообще всех, кто не с ними. Началась вакханалия убийств. Отречение Николая Второго у многих выбило из-под ног нравственную почву, немало способствовало растлению умов и душ. Непенин отчаянно старался сохранить боеспособность флота, прекрасно осознавая, что вскоре вскроется лед, и немецкая армада всей своей мощью двинется в финский залив.
Надо сказать, что командующему во многом удалось не только сплотить вокруг себя офицеров, но и сохранить верность долгу многих корабельных команд. Нижние чины были вовсе не так единодушны в восприимчивости к революционным идеям и жестоким методам их воплощения. Однако некоторые из офицеров, кто из трусости, кто из честолюбия, примкнули к бунтующим, пытаясь выжить или даже выдвинуться. Появился даже «красный адмирал» Максимов, открыто приветствовавший революционные события. Третьего марта он был избран новым командующим и в сопровождении ватаги матросов немедленно отправился на штабное судно «Кречет». Однако караул допустил на корабль только адмирала и, передернув затворы винтовок, недвусмысленно дал понять, что беспорядков не допустит и откроет огонь. Ватага на время приутихла.
– Здравия желаю, Адриан Иванович, — сказал Максимов. — Имею честь сообщить, что избран новым командующим Балтийским флотом.
– Вам ли говорить о чести, — грозно прошипел Непенин. — Шкуру свою спасете. Вы же офицер флота, присягу давали, вашу бога душу мать.
– Я давал присягу государю, а его нынче нет.
– Вы России присягу давали.
– От России я не отрекаюсь, только она теперь другая, новая. Давайте прекратим эти демагогические споры. Вот документ.
Непенин пробежал глазами по листку.
– С этой бумажонкой можете сходить в гальюн и там ей подтереться. Я назначен Временным правительством и могу быть смещен только соответствующим постановлением.
– Я предполагал, что вы так скажете, и не зря пришел именно сейчас. Дело в том, что из Петрограда прибыли уполномоченные делегаты от правительства. Они готовы подтвердить мои полномочия. Прошу следовать вместе со мной.
– Извольте, — мрачно произнес Непенин, осознавая безвыходность своего положения.
Тем временем матросы вступили в перепалку с караулом «Кречета», накаляя и без того напряженную обстановку, но, увидев на палубе командующего, присмирели. Авторитет грозного Адриана был непререкаем.
– Петр Игнатьевич, не надо со мной идти, — чуя недоброе, тихо обратился Непенин к своему флаг-офицеру и закурил.
Тирбах тяжелым взглядом посмотрел на адмирала.
– Не сметь сомневаться во мне, я исполняю свой долг, не сметь! — так же тихо, но твердо ответил флаг-офицер.
– Как знаете, только оружие оставьте, все равно не поможет, а если какая провокация случится, рука сама к кобуре потянется, тут же пулю и получите. Нынче расправы скорые.
Когда Непенин в сопровождении десятка матросов, Тирбаха и вестового Беликова подходил к Морскому собранию, навстречу им вышла возбужденная, явно кем-то подстрекаемая толпа матросов, неожиданно раздался выстрел, другой, началась легкая паника. И тут Тирбах увидел, что адмирал как будто на что-то наткнулся, замер и упал ничком в снег. Флаг-офицер заметил стрелявшего, хотел было догнать его, но вспомнил, что безоружен, а долговязый убийца в матросской, но явно не по размеру форме тем временем затесался в толпе. Матросы начали бузить, единодушия среди них не было, не всем по нутру были такие расправы. Беликов бросился к Непенину, рывком перевернул тело, и стало понятно, что командующий убит. Тут флаг-офицер увидел стоящую без движения телегу с сеном и рядом распростершегося на земле возницу, видимо, случайную жертву перестрелки. Беликов и Тирбах переглянулись, без лишних слов подхватили адмирала, погрузили на телегу и были таковы.
– Куда? — спросил Беликов.
– В Морской госпиталь.
– Есть.
Въезд во двор госпиталя охраняли несколько легкораненых офицеров с пулеметом, в глазах их светилась стальная решимость.
– Стой, — приказал старший лейтенант с забинтованной головой.
Тирбах соскочил с телеги, подбежал к офицеру и начал шептать ему на ухо.
– Добро, — ответил старший лейтенант, — проезжайте. Нет, постойте, я с вами.
У главного входа они остановились, и раненый офицер стремглав скрылся за дверью, через минуту он вернулся с немолодым уже человеком в белом халате, испачканном кровью, тот был мрачен и курил одну папиросу за другой. Он взглянул на слегка прикрытое сеном тело, перекрестился.
– Николай Сергеевич, вернитесь на пост, я сам, — сказал доктор старшему лейтенанту и достал новую папиросу.
– Следуйте за мной, — приказал он уже Беликову и Тирбаху.
Они подъехали ко входу, ведущему в подвал отдельно стоящего приземистого одноэтажного здания.
– Раздевайте адмирала, и без лишних вопросов. Там все равны, а без знаков различия ему покойнее будет. Матросня и в морг заглянуть может, не преминет над телом царского сатрапа надругаться, — опять в приказном порядке высказался доктор.
Беликов и Тирбах молча подчинились.
– Заносите, больше некому, все сбежали, мать их, — сказал доктор и стал открывать тяжелую металлическую дверь. — Так, господа офицеры, дышать через раз, в обморок не падать, бояться надо живых, а не мертвых.
Через несколько минут дверь была снова закрыта на висячий замок.
– Мундир мне отдайте, я спрячу. Придете ночью, я батюшку позову, ну и сразу на кладбище, хоронить надобно незамедлительно, пока не нашли.
– Спасибо, извините, мы не представлены.
– Пустое, идите с богом, — устало произнес доктор и снова закурил.
Тирбаху досталась тяжелая доля донести печальную весть до супруги командующего. Он долго мялся перед дверью, выкурив не одну папиросу, потом, все-таки решившись, потянулся к звонку. Неожиданно дверь отворилась, оказавшись вовсе не запертой. Офицер вошел
